Хотан. # 82
1945

14 октября. От Зуава до Хотана весь путь идет оазисом. Непрерывные селения, маленькие базары и сады. Убирают маис и жито. Быки, ослы и лошади тянут всякую домашнюю работу. Опять закрытые лица у женщин. Маленькие боярские шапочки и белая фата, как на византийских миниатюрах. Постепенно, незаметно въезжаем в базары самого Хотана. Мало что осталось от древнего города. Хотан славился нефритом, коврами, пением. От всего этого ничего не осталось. Ковры модернизированы. Поделки из нефрита грубы. Пение осталось лишь в виде несложных мусульманских песен под игру длиннейшей двухструнной «гитары». Осталось производство шелка, хлопка, маиса и сушеных фруктов. Остались малопривлекательные тесные базары и пыльные закоулки глинобиток.

Древний Хотан лежал в 10 милях, там, где теперь деревня Яткан. Как часто бывает, наиболее интересные места застроены мечетями и мазарами. Приток древностей из Яткана почти прекратился.

Стоим пока в пыльном квадрате сада в центре города. Пытаемся отвоевать загородный дом. Это вовсе не легко, ибо, очевидно, встречаются чьи-то малопонятные нам интересы. Китайские власти вначале приличны. Почетные караулы, стража из солдат и беков. Но осведомляются, долго ли будем жить здесь? Визиты к даотаю*, амбаню и военному губернатору. Всюду чай и тарелочки с нехитрыми сластями. Без замедления — ответные визиты. У военного губернатора — карета зеленая, с пурпурной обивкой. У даотая — парная карета, причем на каждой лошади — по отдельной дуге. Упряжь вся русская.

Затем завтрак у даотая. От 2 часов до 6-ти [дня], и более 40 блюд. Виктрола* гремит китайские легенды и песни. Конечно, сложный ритм и разнообразие инструментов мало передается в трескучих пластинках. Под конец завтрака старый чиновник ямыня* напился и плаксиво бормотал что-то, должно быть смешное.

Местный купец предлагает: «Вместо найма прислуги купить дюжину барышень на всю жизнь. Цена хорошей барышни тридцать рупий». Но мы покупать барышень не намерены, хотя выслушиваем все серьезно, ибо привыкли ничему не удивляться. Хотя продаже людей позволительно и удивиться.

Началось. Приставленный к нам Керимбек оказался жуликом. Амбань тупо улыбается, говорит: «В доме писать картины можно, а вне дома нельзя». Спрашиваем причины, он опять улыбается еще тупее и повторяет то же самое. Просим его письменно подтвердить его заявление, но он наотрез отказывается. Указываем, что экспедиция послана именно с целью художественной работы и что в паспорте нашем это сказано. Амбань трижды глупо улыбается и повторяет свое необоснованное запрещение.

Самым ярким пятном нашего вступления в Хотан был въезд Тумбала на паланкине. Ладакхцы внесли «его мохнатое величество» на базар с громкими песнями. Черное существо насупилось и сидело очень важно. Толпа хлынула к паланкину, но тотчас понеслась по базару с воплями: «Русский медведь!» Все власти, приезжая к нам, считали долгом осведомиться о страшном звере. А военный губернатор, желая осмотреть наше тибетское животное,для верности даже взял Юрия за руку. Отличные сторожа эти тибетские волкодавы*.

*Даотай — в старом Китае чиновник для особых поручений; в Хотане даотай ведал религиозными делами; запрещая Н. К. Рериху рисовать, он, видимо, ссылался на запрет Кораном изображать людей, поскольку население Хотана было мусульманским.

*Виктрола — так до начала тридцатых годов назывались механические проигрыватели пластинок, патефон.

*Ямынь — здесь канцелярия уездного начальника.

*Тибетские волкодавы — крупные длинношерстные собаки, способные в одиночку справиться с медведем; ныне — исчезнувшая порода.