Волокут волоком 1915

Исчезнувший древний лик земли, людей, населявших её, их жизнь, труд, ратные подвиги и обряды Рерих как бы воскрешает из небытия во многих других работах: “Человек со скребком”, 1905, “Три варяга приближаются”, 1906, “Поморяне. Вечер”, 1907, “Задумывают одежду”, “Собирают дань”, 1908, “Волокут волоком”, 1915 и других.

Каждое из этих произведений построено художником на глубоком знании исторического материала. Каждое из них даёт убедительные сцены прошлого. При этом они пронизаны единым философским содержанием. Уходя в прошлое, Рерих отбирал в нём все то, что можно было противопоставить современному миру с его грязью, пошлостью и упорством, и создавал на своих полотнах идеальный мир свободы и приволья доклассового общества. Это были настолько необычные и неповторимые по своему содержанию картины, что близкий друг художника писатель Леонид Андреев называл их “державой Рериха” и этим особо подчёркивал своеобразие художника в истории русской живописи [27, с. 87]

• Перед его картинами невольно вспоминаются все великие предания о злых камнях, живущих колдовской жизнью, о менгирах и дольменах, о полях Карнака, о камнях, в толще своей хранящих воронкообразное подобие рта, которое произносит слова, из которых слышатся иногда глухие звуки, которое таит в себе эхо какой-то чужой всему живому жизни; о камнях, по ночам покидающих свое место и рыскающих, подобно крылатым ящерам, в низком болотном воздухе...

... И люди, и животные видимы для него лишь с точки зрения камня. Поэтому у его людей нет лица...

У Рериха нет людей — есть лишь ризы, доспехи, звериные шкуры, рубахи, порты, высеченные из камня, и все они ходят и действуют сами по себе. И не только воздух, деревья, человека и текучее море видит Рерих каменными — даже огонь у него становится едкими зубцами желтого камня, как в его проекте декораций к “Валькирии” [8, с. 126].

• “Есть художники, познающие в человеке тайну одинокой духовности. Они смотрят пристально в лица людей, а каждое лицо человеческое — мир, отдельный от мира всех. И есть другие: их манит тайна души слепой, безликой, общей для целых эпох и народов, проникающей всю стихию жизни, в которой тонет отдельная личность, как слабый ручей в тёмной глубине подземного озера...

У людей на холстах Рериха почти не видно лица. Они — безликие провидения столетий. Как деревья и звери, как тихие камни мёртвых столетий, как чудовища старины народной, они слиты со стихией жизни в туманах прошлого. Они без имени. И не думают, не чувствуют одиноко. Их нет отдельно и как будто не было никогда: словно и прежде, давно, в явной жизни, они жили общей думой и общим чувством, вместе с деревьями и камнями, и чудовищами старины.

На этих холстах, мерцающих тёмной роскошью древних мозаик или залитых буйными волнами цвета, человек только иногда мерещится или отсутствует. Но призрачный, невидимый — он везде. Тут перед нами безлюдный пейзаж: пустынная природа севера, роща, серы валуны; или — в затейливом узоре иконной рукописи, не люди, а хмурые угодники, святые, ангел, строгая Оранта; или — просто этюд, рассказывающий сказку русско-византийской архитектуры... Уклоны рисунка, символика очертаний, красок, светотени, неуловимый синтез художественного видения возвращает мысль к тому же образу-символу. К нему — всё творчество Рериха.

Кто же он, этот “безликий”? Какие эпохи открываются в его слепой душе? К каким далям возвращает он нас, избалованных, непокорных, возвестивших “культ личности”?

Мы смотрим. Чередуются замыслы. Сколько их! В длинном ряде картин, этюдов, рисунков, декоративных эскизов воскресает забытая жизнь древней земли: каменный век, кровавые тризны, обряды далёкого язычества, сумраки жутко-таинственных вдохновлений; времена норманнских набегов; удельная и московская Русь...

Ночью на поляне, озарённой заревом костра, сходятся старцы. Горбатые старцы творят заклятия в заповедных рощах. У свайных изб крадутся варвары.

Викинги, закованные в медные брони, с узкими алыми щитами и длинными копьями, увозят добычу на ярко раскрашенных ладьях. Бой кипит в тёмно-лазурном море. Деревянные городища стоят на прибрежных холмах, изрытых оврагами, и к ним подплывают заморские гости.

И оживают старые легенды, сказки; вьются крылатые драконы; облачные девы носятся по небу; в огненном кольце томится золотокудрая царевна-змиевна; кочуют богатыри былин в древних степях и пустырях.

И снова — Божий мир; за белыми оградами золотятся кресты монастырей; несметные полчища собираются в походы; тёмными вереницами тянуться лучники, воины-копейщики; верхами скачут гонцы. А в лесу травят дикого зверя, звонят рога царской охоты...

Мы смотрим: все та же непрерывная мечта о седой старине... О старине народной? Если хотите. Но не это главное, хотя Рериха принято считать национальным живописцем. Не это главное, потому что национально-историческая тема для него — только декорация. Его образы влекут нас в самые дальние дали безликого прошлого, вглубь доисторического бытия, к источникам народной судьбы. О чём бы он ни говорил, какую бы эпоху ни воспринимал с чутьем и знанием археолога, мысль его хочет глубины, её манит предельная основа, и она упирается в тот прекрасный гранит пламенного духа, на который легли наслоения веков.

“Человек” Рериха — не русский, не славянский и не варяг. Он — древний человек, первобытный варвар земли... ” [26, с. 39, 40].

8. Е.И.Полякова. Рерих, М., “Искусство”, 1973г.344с.

26. Д.Н.Попов. Держава Рериха. М., “Изобразительное искусство”, 1996г., 446с.

27. В.П.Князева. Николай Рерих. С-П..1994г.. 160с